А.В.Марков. Как все присутствующие хорошо знают в этом году исполнилось 150 лет со дня выхода книги Дарвина «Происхождение видов», и в этом главном труде своей жизни Дарвин по стратегическим причинам не стал обсуждать вопрос о происхождении человека. Он лишь намекнул, что его теория «прольет свет» на эту проблему.

Знаменитую дарвиновскую фразу о «пролитии света» приводят как пример одного из самых «скромных» высказываний в истории науки (или самых больших «недооценок», understatements). При этом она является и одним из самых удачных научных предсказаний. Свет действительно «был пролит», и за прошедшие 150 лет было получено огромное множество подтверждений идеи Дарвина о происхождении человека путем постепенной эволюции от общего предка с современными обезьянами.

В наши дни наибольший вклад в развитие представлений об антропогенезе вносят вот эти три научные направления:

1) Палеоантропология, т.е. изучение ископаемых костей, орудий труда и других сохранившихся следов жизнедеятельности наших предков.

2) Генетика. Это и сравнение ДНК современных людей и других приматов, изучение образцов древней ДНК, выделенной из ископаемых костей.

3) Эволюционная психология, о которой я и буду сегодня рассказывать.

Итак, эволюционная психология. Вернёмся на минуточку к тому фрагменту заключительной главы "Происхождения видов", которую я уже цитировал. Там, перед знаменитой фразой о «пролитии света», есть одна замечательная фраза.

«В будущем, я предвижу, откроется еще новое важное поле исследования. Психология будет прочно основана (...) на необходимости приобретения каждого умственного качества и способности постепенным путем».

Здесь Дарвин фактически предсказал развитие такой дисциплины, как эволюционная психология. А предсказания Дарвина имеют обыкновение сбываться.

Идеи Дарвина во многом опередили свое время, и развитие эволюционой психологии поначалу шло медленно.

Из всех эволюционных идей именно идея о биологическом, эволюционном происхождении человеческой психики вызывала и продолжает вызывать самое ожесточенное сопротивление и у широкой публики, и у религиозных деятелей, и даже у некоторых учёных.

Человеку очень трудно избавиться от врожденной склонности к дуализму, то есть к проведению непроходимой грани между материальной и так называемой духовной сферой. Очень трудно избавиться от чувства собственной важности и уникальности.

Если уж Земля оказалась не центром Вселенной, и человек – не венец творения, то пусть он будет хотя бы существом, которое освободилось от власти слепых сил природы и приобрело свои высшие психические качества каким-то иным путем.

Несмотря на это мощное сопротивление, эволюционный подход все-таки стал доминирующим в научной психологии и этологии человека. Однако ученым, работающим в этом направлении, приходится активно отстаивать свои позиции от всевозможных нападок, и отголоски этой борьбы проникают даже на страницы самых уважаемых научных журналов.

Вот, например, какое заявление недавно пришлось сделать редакции журнала Nature в ответ на антиэволюционные выступления американских политиков:

«и тело, и разум человека произошли путем эволюции от более ранних приматов. Способ человеческого мышления свидетельствует о таком происхождении столь же убедительно, как и строение и работа конечностей, иммунной системы или колбочек глаза. Это относится не только к механизму работы нейронов, но и к различным аспектам нашей морали».

На чём же основана такая уверенность? Она основана на огромной совокупности данных нейрофизиологии, генетики, поведения, этологии, науки о поведении животных, экспериментальной психологиии и различных смежных дисциплин. Но в целом можно выделить четыре основных идеи или вывода, которые по мере развития всех этих наук становятся всё более очевидными и бесспорными.

Первое. Все аспекты нашей психики, включая самые высшие, такие как мораль, имеют вполне материальную нейрофизиологическую основу. Ну т.е. подобно тому как мы можем сказать, что глаз - это орган зрения, так же есть в нашем мозге специализированные отделы, ответственные за ключевые психические функции. И если мы согласны с тем, что глаз мог развиться эволюционным путём, то почему тогда нужно не соглашаться с тем, что и отделы мозга, которые фактически являются ну, скажем органами речи, или органами совести, почему эти органы не могли развиться эволюционным путём.

Вторая идея состоит в том, что все эти особенности в какой-то мере зависят от генов, т.е. свойства нашей психики определяются не только воспитанием, но и врождёнными свойствами мозга, врождёнными предрасположенностями к тем или иным чувствам, эмоциям, пристрастиям, идеям. Поскольку гены действительно на всё это влияют, следовательно эти признаки вполне могли развиваться эволюционным путём, так же как и любые генетически обусловленные признаки.

Третья идея состоит в том, что у животных обнаружены очень многие аспекты мышления и поведения, которые традиционно считались чисто человеческими. Исследования в этой области показали, что во многом прав был Дарвин, когда писал, что различие между мышлением человека и мышлением животных не столько качественное, сколько количественное. Непроходимой пропасти тут не наблюдается.

И последний, четвёртый пункт состоит в том, что эволюционные модели происхождения разных аспектов нашей психики позволяют делать различные предсказания, т.е. выводить проверяемые следствия, которые затем проверяются в ходе специальных исследований. И результаты таких проверок часто оказываются положительными и это наверное самый важный источник растущей уверенности учёных в адекватности эволюционного подхода.

Т.е. с каждым подтвердившимся предсказанием вероятность ошибочности исходной теории снижается. В настоящее время она уже практически не отличается от нуля.

Ну, а теперь рассмотрим различные примеры, которые подтверждают вот эти выводы.

В последнее время быстро накапливаются факты, свидетельствующие о том, что даже самые «высшие» проявления нашей психики, такие как мораль, имеют вполне материальную основу; что соответствующие психологические механизмы возникли в результате биологической эволюции. Хотя никто, конечно, не отрицает роль воспитания и культурного наследования.

Выявляются конкретные области мозга, отвечающие за те или иные аспекты наших моральных суждений. В частности, обнаружилось, что у людей с двусторонним поврежедением вентромедиальной префронтальной коры исчезает способность испытывать сопереживание и чувство вины, при полном сохранении интеллекта и всех остальных функций мозга.

Что интересно, что такие люди на сознательном уровне прекрасно отличают добро от зла, они понимают, что хорошо, что плохо, они умные, их этому научила жизнь, но на практике отсутствие эмоциональной составляющей в механизме формирования моральных суждений в определённых ситуациях приводит к характерным искажениям, отклонениям в работе этого механизма. Такие люди выносят моральные суждения только на основе холодного расчета: какой из двух вариантов в итоге даст максимум пользы и минимум вреда. Здоровые люди учитывают еще и свои эмоции.

Вот, например, при помощи каких тестов определяются такие вещи. Здесь нарисован один из классических тестов. Представьте себе две ситуации. В первой ситуации по рельсам мчится поезд, потерявший управление, сорвавшийся с тормозов, и если вы ничего не предпримите, то он поедет по левому пути и раздавит пятерых детей, которые играют на рельсах. Вы стоите рядом, и единственное, что вы успеваете сделать это перевести стрелку, и тогда поезд поедет по другому пути, но там, к сожалению, тоже играет один ребёнок, тогда он погибнет, но пятеро будут спасены. Вот переведёте вы стрелку или нет? Это первая ситуация.

Вторая ситуация вроде бы похожая. Тоже мчится сорвавшийся с тормозов поезд, тоже играют на рельсах пятеро детей, но вы на это раз стоите на мосту над рельсами, и единственный способ спасти этих детей для вас заключается в том, что вы можете столкнуть большого грузного человека, который стоит на мосту, он упадёт на рельсы, поезд в него врежется, остановится и дети будут спасены.

Т.е. конечный итог один и тот же - пожертвовать жизнью одного человека, чтобы спасти пятерых. Но нормальный человек видит, точнее чувствует очень большую разницу между этими двумя ситуациями, и нормальный человек с большей вероятностью ответит на первый вопрос, чем на второй. Это можно как-то рационализировать, мы это чувствуем на интуитивном уровне, разница тут в том, что мы чувствуем, что нельзя использовать живого человека как средство для спасения кого-то, нельзя использовать его как инструмент.

В первом случае гибель ребёнка она как бы случайна, мы не клали ребёнка на рельсы, ему просто не повезло. Во втором случае мы своими руками убиваем человека, чтобы спасти пятерых. Второй вариант для нормального человека кажется гораздо менее приемлемым. А люди, у которых повреждена эта самая ВМПК этой разницы не чувствуют и дают одинаковый процент положительных ответов на оба типа тестов, на первый и на второй.

Кроме таких исследований, основанных на работе с людьми, у которых поврежден тот или иной участок мозга, важные результаты дают неинвазивные методы, такие как фМРТ, позволяющие наблюдать за работой мозга в реальном времени без всякого вмешательства в мозг и без всяких проводков торчащих из головы. При помощи таких методов сейчас ученые уже вплотную подошли к возможности чтения мыслей.

В одном из экспериментов было установлено, что представление об определённых понятиях локализуются в определённых участках мозга и примерно в одних и тех же у разных людей. Людям показывали карточки со словами или картинки, изображающие разные предметы, и были выявлены три участка в мозге, один из этих участков кодирует понятие дома, жилища, другой понятие инструментов, орудий, при помощи которых можно что-то делать, и третий участок, который возбуждается, когда активизируется понятие еды, пищи.

Соответственно, если человеку показывают дом, у него возбуждается тот, участок, который кодирует жилище, если ему показывают автомобиль, то возбуждается немножко жилище, немножко инструмент, потому что машина сочетает в себе признаки этих понятий. Если показывают ложку, то соответственно загораются области мозга, которые кодируют понятие инструмент и еда.

Из небольшого набора таких слов исследователи даже научились определять по томограмме какую картинку человек сейчас видит, о чём человек сейчас думает. Т.е. они могут определить слово, о котором думает человек по томограмме его мозга. Т.е. фактически получается, что есть такая возможность считывать мысли с томограмм.

Подобные методы позволяют исследовать самые разные психические функции и явления. Даже любовь. Как это делают? Приглашают добровольцев, которые в данный момент находятся в состоянии страстной влюблённости. Засовывают их в томограф и показывают им, например, фотографии разных людей, в том числе объекта любви, друзей, родственников, знакомых и выявляют те области мозга, которые активнее работают именно при демонстрации стимулов, связанных с объектом любви, по сравнению с похожими другими стимулами.

Эти исследования помогают понять, что же такое любовь на нейрофизиологическом уровне — это комплексное явление, связанное с активностью многих отделов мозга, отвечающих за разные психические функции: чувство удовольствия, формирование привязанностей, мотивацию целенаправленного поведения и представление о самом себе.

Только что вышла потрясающая статья, которая показывает насколько фантастические вещи можно делать с помощью неинвазивных методов. Вот есть палеолитические каменные орудия, это практически единственное, что оставили после себя наши далёкие предки. Каменных орудий найдено очень много, известно, что они постепенно развивались, усложнялись.

Древнейшие орудия это Олдувайская культура, это примитивные бесформенные каменные щепы. За 2 млн. лет развития эволюции человека мы развивались до вот таких красивых симметричных Ашельских рубил. Это уже правильной формы симметричная вещь, обоюдоострая, достаточно изящная. Её изготовление требует гораздо более высокого мастерства.

О каких, собственно, изменениях мышления свидетельствуют известные нам изменения каменных орудий. Как это определить? Вот оказалось, что даже к такой неразрешимой вроде бы задаче можно найти подход. Существует такая вещь, как экспериментальная археология. Археологи сами учатся делать такие орудия вроде бы теми же способами, как это делали наши предки. И такие эксперты, умеющие заготавливать палеолитические орудия алдувайского или ашельского типа, используют себя в качестве подопытных кроликов.

Их коллеги смотрят, что же происходит в мозге - какие участки мозга задействованы, например, в изготовлении алдувайских орудий, какие участки - в изготовлении ашельских орудий. Вовлекаются ли какие-то новые участки мозга при изготовлении ашельских орудий, по сравнению с более примитивными алдувайскими. И вот такие работы действительно помогают получить некие правдоподобные выводы о том, как же менялось мышление наших людей по мере развития каменных технологий.

Факты, добытые нейробиологами, говорят о существовании материальной, нейрологической основы у человеческой духовности. Но чтобы говорить об эволюции этих особенностей психики, нужно доказать, что они имеют хотя бы отчасти наследственную, генетическую природу, и что они подвержены наследственной изменчивости и поэтому на них может действовать отбор. Такие исследования тоже проводятся и дают интересные результаты.

Одним из самых мощных методов выявления связи между генами и психикой является близнецовый анализ. Он основан на сравнении множества пар однояйцевых и разнояйцевых близнецов. У однояйцевых близнецов все гены одинаковы, а у разнояйцовых только половина генов абсолютно одинакова, а во второй половине могут быть различия.

Берут несколько сотен пар таких и таких близнецов и каждого из них тестируют по какому-то признаку. Например, определяют степень доверчивости или склонности к добрым поступкам. А затем смотрят на степень различий по этому признаку между близнецами в каждой паре. И если выясняется, что одонояйцевые близнецы в среднем больше похожи друг на друга по данному признаку, чем разнояйцевые близнецы, то это доказывает, что данный признак частично зависит от генов, а не только от воспитания и культуры.

Кроме близнецового анализа, применяются и другие методы. Например, берут большую выборку людей, проводят генетический анализ, а затем тестируют на какую-нибудь особенность психики – например, на доверчивость или на склонность совершать добрые поступки, или на ксенофобию, или на склонность поддерживать либералов или консерваторов и т.д. После этого статистическими методами выясняют, имеется ли корреляция между выявленными особенностями психики и генетическими характеристиками. Во многих случаях оказывается, что носители определенных генетических вариантов (аллелей) статистически достоверно отличаются от носителей других аллелей по исследуемым признакам. А это значит, что данный признак отчасти зависит от генов.

И вот при помощи этих методов в последние годы удалось показать, что в значительной мере от генов, а не от воспитания, зависят такие наши качества, как доверчивость, благодарность, склонность к кооперации, «стремление к равенству» (эгалитаризм) и даже отчасти политические взгляды. Конечно, от воспитания тоже много зависит, но и генетическую составляющую самых сложных наших психических проявлений тоже нельзя уже не принимать в расчет. А если все эти свойства зависят от генов, то, следовательно, они могут, более того – они должны эволюционировать по классической дарвиновской схеме за счет наследственности, изменчивости и естественного отбора.

Сложные фенотипические признаки, как, скажем, политические взгляды, формируются под действием множества факторов – как генетических, так средовых. Причем эти факторы между собой сложным образом взаимодействуют. Расшифровывать такие взаимодействия ученые пока еще только начинают. Приведу один пример.

Исследование большой выборки молодых американцев позволило показать совместное влияние генов и социального окружения на такой сложный признак, как политические убеждения. У носителей варианта 7R гена DRD4 склонность к либеральным взглядам тем выше, чем больше у них было друзей в юности, тогда как у носителей других вариантов этого гена политические взгляды не зависят от числа друзей. Ранее о варианте 7R было известно, что он повышает склонность к авантюризму и поиску новых ощущений. Это пока один из немногих примеров расшифрованного совместного влияния генов и среды на такой сложный признак.

Далее. Что касается эволюции альтруизма. Дарвин правильно предполагал, что нравственное чувство человека, как он говорил, основано на инстинктах, развившихся у наших предков в связи с общественным образом жизни. Эта идея сейчас подтверждается множеством фактов.

Огромную роль в жизни человеческих коллективов играют кооперация и альтруизм, т.е. жертвенное поведение, когда особь совершает какие-то поступки во вред себе, но во благо другим. Эти явления очень широко распространены в природе и встречаются даже у бактерий. Разработан целый ряд весьма действенных и хорошо работающих теорий, объясняющих развитие альтруизма в ходе эволюции.

Одна из таких теорий - теория родственного отбора. Её суть в том, что помогая родственникам ты способствуешь тем самым распространению собственных генов, потому что в твоих родственниках заключено много таких же точно генов как и у тебя. Суть идеи образно выразил великий биолог Джон Холдейн, который однажды сказал «Я бы отдал жизнь за двух братьев или 8 кузенов». Что он имел при этом в виду, можно понять из следующей формулы, которая вошла в науку под названием «правило Гамильтона» (это другой великий биолог):

«Ген альтруизма» (точнее, аллель, способствующий альтруистическому поведению) будет поддержан отбором и распространится в популяции, если

RB > C

где R – степень генетического родства жертвователя и «принимающего жертву» (на самом деле родство здесь важно не само по себе, а только как фактор, определяющий вероятность того, что у «принимающего» имеется тот же самый аллель альтруизма, что и у жертвователя, именно вероятность имеет значение, а родство является её маркером);

B – репродуктивное преимущество, полученное адресатом альтруистического акта (например, количество дополнительно произведённых потомков);

C – репродуктивный ущерб, нанесенный «жертвователем» самому себе. Репродуктивный выигрыш или ущерб можно измерять, например, числом оставленных или не оставленных потомков.

Обратите внимание, что правило Гамильтона не вводит никаких дополнительных сущностей, не требует специальных допущений и даже не нуждается в экспериментальной проверке. Оно чисто логически выводится из определений переменных R, B, C – точно так же, как геометрические теоремы выводятся из аксиом. Если RB > C, то при таких определениях переменных, то «аллель альтруизма» будет совершенно автоматически, без всяких внешних направляющих сил и без всякой мистики, увеличивать свою частоту в генофонде популяции.

С точки зрения самого аллеля никакого альтруизма тут нет: один сплошной эгоизм. Аллель заставляет своих носителей – то есть организмы – жертвовать собой, но тем самым аллель блюдет свои корыстные интересы. Он тем самым жертвует небольшим числом своих копий, которые заключены в альтруисте, чтобы дать преимущество большему числу точно таких же своих копий, которые заключены в других организмах. Естественный отбор – это собственно ничто иное, как автоматическое и совершенно равнодушное, бессознательное взвешивание суммы выигрышей и проигрышей для аллеля – для всех его копий вместе – и если выигрыши перевешивают, это значит, что аллель распространяется. И всё.

Помимо родственного отбора есть другие механизмы эволюции альтруизма. В большинстве случаев у человека и у других животных альтруизм либо направлен на родственников, что объясняется теорией родственного отбора, либо он основан на принципах взаимности (реципрокности), т.е. «ты мне - я тебе», это явление называется реципрокным или взаимным альтруизмом.

Оно может встречаться только у животных с очень высокоразвитой нервной системой, очень умных животных, потому что для этого нужно следить за репутацией, нужно знать своих партнёров, с кем ты общаешься «в лицо», нужно помнить, кто кому что сделал, кто кому чего не сделал и т.д.

Кроме этих механизмов есть ещё один фактор, который очень мощно может способствовать эволюции альтруизма. Это межгрупповая конкуренция. Если животные живут группами, и если между группами существует острая конкуренция за какие-нибудь ресурсы, то тем самым создаются очень благоприятные условия для распространения кооперации, генов альтруистического поведения.

Старая идея о связи межгрупповых конфликтов с эволюцией нравственности активно развивается в последние годы (правда, в несколько ином ключе) в рамках новой теории «сопряженной эволюции парохиального альтруизма и войн» (Choi, Bowles, 2007). Предполагается, что альтруизм у наших предков изначально был направлен только на членов своей группы. Такой альтруизм называют парохиальным, то есть местническим, узким, «только для своих». При помощи математических моделей было показано, что альтруизм мог развиваться только в комплексе с враждебностью к чужакам.

В условиях постоянных войн с соседями в сочетании внутригруппового альтруизма с враждебностью к чужакам обеспечивает наибольшие шансы на успешное размножение индивидуума. И тогда получается, что самые лучшие наши качества, такие как доброта, взаимопомощь, альтруизм изначально были неразрывно связаны с самыми плохими нашими качествами, в том числе со склонностью к межгрупповым конфликтам, войнам, с враждебностью ко всем, кто не с нами, кто не похож на нас, кто по другому себя ведёт и т.д. Т.е. это всё развивались в едином комплексе: ни та, ни другая из этих черт по отдельности не способствовали бы репродуктивному успеху их обладателей.

Эта гипотеза о том, что альтруизм людей развивался в комплексе с парохиализмом, косвенно подтверждается результатом некоторых психологических экспериментов, в ходе которых было показано, что у маленьких детей альтруизм и парохиализм развивается одновременно примерно в возрасте 5-7 лет, причём у мальчиков и парохиализм и альтруизм по отношению к своим выражены сильнее, чем у девочек.

Что и понятно с эволюционной точки зрения, потому что в первобытном обществе мужчины конечно должны были гораздо больше проигрывать от поражений в межгрупповых конфликтах и больше выигрывать от побед, чем женщины. Понятно, что в случае победы мужчины, например, могли захватить пленниц и оставить дополнительное потомство, в случае поражения они могли погибнуть, получить увечье или остаться без женщин, тогда как для женщин, по-видимому, во многих случаях, например, в случае поражения в межгрупповом конфликте, им грозила лишь смена полового партнёра. Соответственно у мужчин и межгрупповая кооперация, и враждебность к чужакам должны были развиться сильнее.

Надо сказать, что мысль о связи межгрупповых войн с эволюцией морали высказывал ещё Дарвин. Он очень много предвидел в современной эволюционной психологии. Дарвин, например, писал в книге «Происхождение человека и половой отбор», где он написал следующее:

«Когда два племени первобытных людей сталкивались между собой, то племя, которое заключало в себе большее число храбрых, верных и преданных членов, должно было иметь больше успеха и покорить другое... Но с течением времени оно, как показывает история всех прошедших веков, будет, в свою очередь, покорено каким-либо другим, еще более одаренным племенем. Таким образом общественные и нравственные качества развиваются и распространяются мало-помалу по всей земле».

Недавно на основе анализа очень большого массива археологических данных удалось показать, что уровень межгрупповой агрессии у палеолитических охотников-собирателей был достаточно высок, чтобы обеспечить распространение в человеческой популяции генов, ответственных за внутригрупповой альтруизм.

Т.е. на самом деле в палеолите уровень межгрупповой агрессии, уровень кровопролитности был чудовищный абсолютно. от 5 до 30% всех смертей по полученным реконструкциям, это были насильственные смерти от межгрупповых конфликтов, это уровень абсолютно запредельный, он несопоставим даже приблизительно с тем уровнем, который в 20 веке наблюдается. Несмотря на две мировые войны. При пересчёте на душу населения в палеолите кровь лилась реками, в 100 раз сильнее, чем сейчас. Это контринтуитивный вывод, но это тем не менее подтверждается цифрами.

Расчёты показывают, что хотя носители генов альтруизма (ну, т.е. например, герои, которые первыми бросались на врага, рисковали жизнью) чаще погибали и оставляли меньше потомства по сравнению со своими соплеменниками (эгоистами, прятавшимися за чужими спинами), тем не менее гены альтруизма всё равно должны были распространяться, если присутствие в племени таких вот героев-альтруистов хоть немного повышало шансы на победу в войне соседями.

Ну, хватит о войнах, теперь об общественном образе жизни. В принципе развитие умственных способностей у приматов связано с общественным образом жизни, с необходимостью предвидеть поступки соплеменников, манипулировать ими, учиться у них, а также оптимально сочетать в своем поведении альтруизм с эгоизмом. Антрополог Робин Данбар обнаружил у обезьян положительную корреляцию между размером мозга и размером социальной группы. Т.е. чем больше у обезьяны мозг, тем более крупные коллективы образуют такие обезьяны. Дело в том, что приматы, в отличие от большинства стадных животных, знают всех своих соплеменников «в лицо» и с каждым имеют определенные взаимоотношения и помнят их. А личные отношения – это, как выясняется, самый ресурсоёмкий вид интеллекутальной деятельности. Чтобы поддерживать личные отношения требуется больше всего мозгов.

Характер этой корреляции таков, что можно рассчитать, какой максимальный размер группы мог быть у наших предков. Для современного человека по этой формуле получается, что максимальный размер группы – 150 человек. Т.е. в такой группе мы вроде как способны поддерживать индивидуальные отношения с каждым членом группы, помнить его репутацию и так далее (однако нет оснований полагать, что в ходе антропогенеза шло постоянное увеличение размера групп. Возможно, личные взаимоотношения становились более сложными и/или росла способность налаживать межгрупповую кооперацию). Ну а для более крупных социумов уже необходимы какие-то дополнительные механизмы поддержания целостности.

Почему же люди стали самыми умными из приматов, исходя из этой закономерности? Есть такая точка зрения, что это произошло потому, что люди это животные не просто социальные, а «ультрасоциальные». Только люди способны формировать принципиально разные по своей структуре коллективы, различающиеся своими традициями, и нормами поведения, и способами добычи пропитания, системой внутригрупповых отношений, устройством семьи и т. д.

И чтобы эффективно функционировать в таком сложном и переменчивом социальном окружении, у людей должны были с некоторых пор развиться интеллектуальные способности совершенно определенного плана. Речь идет о способностях к эффективной коммуникации, обучению, а главное — к пониманию не только поступков, но и мыслей и желаний своих соплеменников (такое понимание называют «теорией разума»).

Каким образом появились у наших предков эти способности? На этот счет предложены две гипотезы. Либо они возникли в результате равномерного развития интеллекта в целом, либо это было специфическое, узконаправленное развитие именно социально-ориентированных способностей, а все прочие способности (например, к выявлению причинно-следственных связей в физическом мире) развились позже, как нечто дополнительное, вторичное. Некоторые данные свидетельствуют в пользу второй версии.

Например, показано, что дети в возрасте двух с половиной лет справляются с задачами «социального» характера гораздо лучше обезьян, хотя в решении «физических» задач шимпанзе и орангутаны нисколько не уступают им. Т.е. в развитии человека интеллектуальные способности такого социального плана - к коммуникации, к обучению развиваются быстрее, чем другие способности, и быстрее, чем у обезьян.

Теперь несолько слов об эмоциях. Опять же Дарвин первый обратил серьезное внимание на сходство в выражении эмоций у человека и других животных. Сегодня мы знаем, что не только внешнее выражение эмоций, но и системы их генетической и биохимической регуляции весьма сходны у людей и других млекопитающих. Между прочим, нейробиологические исследования показывают, что при решении различных морально-этических задач у людей активизируются в первую очередь области мозга, которые связаны с эмоциональной сферой. Например, при решении всяких дилемм, связанных с вопросами справедливости, равенства и общего блага у нас возбуждаются эмоциональные отделы мозга. То есть наша внутрення мораль функционирует через эмоции, а эмоции мы явно унаследовали от далеких предков.

В последние годы много внимания уделяется нейрохимическим основам социального поведения и межличностных отношений. Оказалось, что у человека и других животных, даже не только у млекопитающих, а вообще у животных, работают в общем-то одни и те же системы регуляции этих сложнейших форм поведения. Речь идет, в частности, о роли нейропептидов окситоцина и вазопрессина (и их гомологов, похожих на них пептидов), в регуляции семейных и общественных отношений. Мало того, что сами эти нейропептиды практически одинаковы у разных животных, так они еще и действуют очень похожим образом.

Вот, скажем, окситоцин. У позвоночных он регулирует прежде всего половое поведение самок, а также их привязанность к детям и брачному партнеру. А привязанность к брачному партнёру, понятно, развивается у моногамных видов, у которых есть такая привязанность. По-видимому, сначала в ходе эволюции возникла система привязанности к детям, завязанная на окситоцине, а затем, у моногамных видов эта система рекрутировалась, привлекалась для того, чтобы получалась ещё и привязанность к половому партнёру. Вазопрессин влияет больше на самцов, в том числе на их агрессивность, территориальное поведение и отношения с самками.

Вот есть такой совершенно замечательный объект для изучения нейрохимии семейных отношений – американские полёвки. Среди них есть моногамный вид, для которого характерно образование постоянных брачных пар. Самцы этого вида привязываются к своей избраннице на всю жизнь и активно участвуют в заботе о потомстве. Самки тоже на всю жизнь привязываются к своему супругу. А у близких видов того же рода нет постоянных пар, и самцы совершенно не заботятся о детёнышах, никаких устойчивых семейных пар у них не образуется. Самка выращивает дитёнышей одна.

Так вот, у моногамных полёвок самки на всю жизнь привязываются к своему избраннику под действием окситоцина. У самцов того же вида супружеская верность регулируется вазопрессином и дофамином. Причём эти полёвки они гораздо более моногамные, чем люди. У самцов в норме после спаривания с самкой, с первой его партнёршей, если они неделю примерно проживут вместе, у него формируется привязанность на всю жизнь и после этого другие самки его уже совершенно не интересуют и вызывают у него только агрессивную реакцию. Самки тоже достаточно верные у этих полёвок.

Так вот если взять самца моногамной полёвки и ввести ему в мозг немножко вазопрессина, то это быстро превращает его в любящего мужа и заботливого отца. Т.е. конкретно у него вырабатывается любовь на всю жизнь к первой встречной самке. Однако на самцов близкого вида, для которого не характерно образование прочных семейных пар, вазопрессин такого действия не оказывает. Очевидно, нейропептиды не создают тот или иной тип поведения из ничего, а только регулируют уже имеющиеся поведенческие стереотипы.

Этого, однако, нельзя сказать про рецепторы окситоцина и вазопрессина, которые располагаются на нейронах некоторых отделов мозга. Рецепторы – это белки, которые сидят на поверхности клетки и реагируют на определенное вещество; когда появляется в окружающей среде это вещество, рецептор соединяется с ним и передает сигнал внутрь клетки.

И вот оказалось, что воздействуя на активность генов рецепторов вазопрессина в мозге самца немоногамной полёвки, все-таки можно научить его быть верным мужем, то есть создать поведение, не свойственное данному виду.

У человека обнаружены очень похожие вещи, просто на удивление похожие. Например, оказалось, что вариабельность гена вазопрессинового рецептора у людей коррелирует с чертами характера, связанными с общественной жизнью — в том числе с альтруизмом.

Этот ген влияют и на семейную жизнь – как у полёвок, точно так же и людей. Речь идет о гене вазопрессинового рецептора AVPR1A. Этот ген, разумеется, есть и людей, и у мышей – вообще по набору генов человек от мыши отличается не сильно. У мужчин – носителей одного из аллелей гена AVPR1A, возникновение романтических отношений вдвое реже приводит к браку, чем у всех прочих мужчин. Кроме того, у них вдвое больше шансов оказаться несчастными в семейной жизни. Те женщины, которым достался муж с «неправильным» вариантом гена вазопрессинового рецептора, обычно недовольны отношениями в семье.

Причём, что интересно - обнаруженные генетические различия между моногамными полёвками и немоногамными полёвками на молекулярном уровне очень похожи на те различия, которые обнаружены у людей, и которые влияют на счастье в семейной жизни. В обоих случаях речь идёт о длине особого регуляторного участка вот этого самого гена AVPR1A. У моногамных полёвки этот участок длинный, и у нормальных людей этот участок длинный, а у полигамной полёвки, у которой самцы не заботятся о потомстве этот участок короткий. И у тех мужчин, о которых мы говорили, которым так трудно приходится в семейной жизни, этот участок тоже короткий. Подобные исследования начали проводить недавно, но общая картина начинает прорисовываться. Похоже, что по характеру влияния окситоциновой и вазопрессиновой систем на отношения между особями люди не очень отличаются от полёвок.

Опять возвращаясь к Дарвину, он иногда в своих работах настолько опережал своё время, что прямо диву даёшься. Например, в книге «Происхождение человека и половой отбор» он прямо пишет о том, что различия между мышлением человека и животных имеют не столько качественный, сколько количественный характер. Мысль крамольная даже по нынешним временам, а тем более в 19 веке.

Однако эта мысль убедительно подтверждается данными этологии. Так вот, экспериментально показано наличие у животных многих аспектов мышления и поведения, ранее считавшихся чисто человеческими. Это и зачатки логики, в т.ч. т.н. транзитивной логики; и способность выполнять простейшие арифметические действия; зачатки «теории разума», способность понимать мотивы чужих поступков, т.н. «макиавеллианский интеллект», интриги и внутригрупповые альянсы, настоящие межплеменные войны у обезьян, и зачатки бескорыстной взаимопомощи и эмпатии, то есть сочувствия, и многое другое.

Есть у животных и культурное наследование – например, умение колоть орехи камнями передается из поколение в поколение в некоторых популяциях шимпанзе, причем в разных популяциях существуют разные традиционные методы колки орехов.

И эти традиции передаются и сохраняются в популяциях шимпанзе тысячелетиями. Почему я говорю тысячелетиями, пототому что в этих местах, где обезьяны колят орехи образуется культурный слой, накапливается слой грунта, и в нём - осколки камней. Камни иногда характерным образом разламываются во время колки орехов, и эти разломанные камни сохраняются и это создаёт материал для такой фантастической науки, как археология шимпанзе. Археологи раскопали эти места, этот культурный слой и пришли к выводу, что в течение многих тысячелетий продолжалась вот эта практика колки орехов.

Причём колка орехов – это не врождённое поведение, никоим образом, ему обучаются в первые годы жизни, причем обучаются долго и с большим трудом. Некоторые особи так за всю жизнь так и не могут овладеть этой наукой. В некоторых популяциях используется ещё и наковальня. Камень как наковальня, на него надо положить орех, чтобы не скатывался, подходящим камнем сверху бить. И вот эта деятельность, по-видимому, находится уже на пределе интеллектуальных способностей шимпанзе, им очень трудно этому научиться, но тем не менее такая культурная традиция существует.

Теперь ещё несколько слов о религии. Дарвин размышлял и о возможности эволюционного объяснения происхождения религий. Вот фраза из книги «Происхождение человека и половой отбор», в которой Дарвин ближе всего подошел к идее об инстинктивных корнях религии, и о том, что религия может быть «побочным эффектом» других свойств человеческой психики.

Это он написал о так называемых вредных суевериях:

«Эти печальные и косвенные результаты наших высших способностей можно сравнить с побочными и случайными ошибками инстинктов низших животных».

Мысль звучит очень современно.

Сегодня существуют уже такие направления как нейротелогия и эволюционное религиоведение. Нейротеология изучает связи нейрологических явлений с субъективными религиозными переживаниями. Например, недавно обнаружен участок в теменных долях мозга, повреждение которого резко усиливает склонность людей ко всякой мистике и переживаниям потустороннего плана. Недавно вышла такая статья, 2010 г.

Сегодня «эволюционное религиоведение» стало признанным научным направлением, которое быстро развивается (Hauser, 2006; Boyer, 2008). В рамках этой дисциплины можно выделить два основных направления:

1) Религия — «случайный» побочный продукт (не обязательно полезный) эволюционного развития каких-то других свойств психики.

2) Склонность человеческого мозга к генерации и восприятию религиозных идей – полезная адаптация, развившаяся в ходе эволюции наряду с другими адаптивными свойствами мышления.

Эти два подхода не являются взаимоисключающими. Ведь нередко побочный продукт какого-либо эволюционного изменения одновременно оказывается (или впоследствии становится) полезной адаптацией.

В рамках первой идеи – «религия как побочный продукт каких-то адаптивных свойств психики» – получены интересные экспериментальные данные, которые говорят о том, что важной предпосылкой распространения религий, а так же любых суеверий и нелепых верований, могли стать адаптивные особенности детской психики, направленные на быстрое восприятие знаний от взрослых (Topбl et al., 2008); побочным эффектом этих адаптаций могла стать повышенная склонность к индоктринации (Dawkins, 2006).

Понятно, что, при прочих равных, гораздо удобнее, безопаснее и быстрее учиться у взрослых, чем на своих собственных ошибках. Но побочный эффект, который при этом возникает, тоже достаточно очевиден.

Вот один из интересных экспериментов. Годовалые дети регулярно совершают одну и ту же ошибку. Если несколько раз подряд положить игрушку в один из двух контейнеров (например, в правый), а потом на глазах у малыша спрятать игрушку в левый контейнер, ребенок всё равно продолжает искать желанный предмет в правом контейнере. Раньше это объясняли просто неразвитостью интеллекта.

Однако эксперименты показали, что дети совершают эту ошибку только в том случае, когда игрушку прячет взрослый человек, поддерживающий с ребенком визуальный контакт. Если же взрослый не смотрит при этом на ребенка, или вообще предметы перемещаются как бы сами (то есть экспериментатор управляет ими из-за ширмы, так что ребенок его не видит), то дети гораздо реже совершают эту ошибку.

По-видимому, дети воспринимают действия экспериментатора как сеанс обучения. Человек несколько раз прячет игрушку в правый контейнер, а ребенок при этом думает, что ему тем самым объясняют: смотри, игрушка всегда находится под правым контейнером.

И ребенок быстро усваивает этот урок. В дальнейшем, когда игрушку кладут под другой контейнер, ребенок просто не верит своим глазам и продолжает искать там, где взрослые его научили искать. Если же игрушка как бы сама помещается много раз подряд под правый контейнер, ребенок не делает из этого таких далеко идущих выводов.

Сознание малыша настроено на то, чтобы извлекать общую информацию об устройстве мира не столько из наблюдений за этим миром, сколько из общения со взрослыми. Дети постоянно ждут от взрослых, что те поделятся с ними своей мудростью. Когда взрослый передает ребенку какую-то информацию — ребенок пытается найти в ней некий общий смысл, объяснение правил, порядков и законов окружающего мира. Дети склонны обобщать информацию, но не любую, а прежде всего ту, которая получена от взрослого человека при прямом контакте с ним.

Адаптивная роль такой особенности детской психики совершенно очевидна. Но при этом оказывается, что дети с большей готовностью верят тому, что сообщают им взрослые, чем своим собственным глазам.

Совершенно ясно, что неизбежным побочным продуктом этого становится склонность к индоктринации. Фактически дети готовы безоговорочно принять практически любую информацию об устройстве мира, которую им передают взрослые.

То есть возникает идеальная питательная среда для появления и распространения всевозможных эгоистических фрагментов информации, своего рода «информационных вирусов», в том числе нелепых суеверий, бессмысленных ритуалов и так далее.

Рассматривается и еще целый ряд свойств психики, побочным продуктом которых могли бы стать религиозные верования.

Люди отличаются от других приматов способностью образовывать очень большие коллективы неродственных индивидуумов. Это чрезвычайно «ресурсоёмкое» в интеллектуальном плане поведение. Мы говорили, что у обезьян имеется положительная корреляция между размером мозга и максимальным размером социальной группы. Но мозг человека не мог увеличиваться до бесконечности, он и так уже такой большой, что роды затруднены, поэтому пришлось вырабатывать специальные адаптации, чтобы сделать возможным функционирование больших коллективов, в которых не все знают друг друга лично. Одной из таких адаптаций стала способность подавать, распознавать и высоко ценить сложные, дорогостоящие и трудно подделываемые сигналы, смысл которых — «я свой», «я один из вас», «мне можно доверять».

Религии могли использовать это свойство психики для своего распространения. Не случайно во многих религиях придается большое значение самым «дорогостоящим», изнурительным ритуалам, а также верованиям, которые кажутся чуждыми и нелепыми представителям всех прочих религиозных групп, не говоря уж о неверующих. Вот у меня тут такой страшный слайд, который показывает разные кровавые ритуалы, которые до сих пор практикуются некоторыми народами. Часто считается доблестью верить во что-то особенно нелепое как раз потому, что в это так трудно поверить. Люди таким образом возможно доказывают другим членам группы собственную лояльность и готовность следовать групповым нормам невзирая ни на что.

Тут мы уже близко подходим к другой идее, о которой я упоминал – о том, что определенные аспекты религиозного мышления могли сложиться в качестве полезных адаптаций. Прежде всего – как средство повышения сплоченности коллективов, как средство укрепления парохиального альтруизма.

Интересные результаты дал сравнительный анализ разнообразных замкнутых общин, которых очень много возникло в США в XIX веке. Среди них были как религиозные, так и светские (например, основанные на идеях коммунизма). Оказалось, что религиозные общины в среднем просуществовали гораздо дольше, чем светские. Это хорошо согласуется с идеей о том, что религия способствует просоциальному поведению (верности общине, готовности жертвовать личными интересами ради общества).

Более детальный анализ показал, что выживаемость религиозных общин напрямую зависит от строгости устава. Чем больше ограничений накладывала община на своих членов, чем более «дорогостоящие» ритуалы им приходилось выполнять, тем дольше просуществовала община.

Это означает, что именно ритуалы и ограничения, а не какие-то другие аспекты религии, играют главную роль в обеспечении устойчивости общины. Это исследование, как и ряд других, указывает на то, что изнурительные обряды, посты и тому подобное, во-первых, являются эффективными средствами убеждения окружающих в собственной лояльности (и поэтому община со строгим уставом надежно защищена от притворщиков и нахлебников).

Во-вторых, ритуалы, особенно коллективные ритуалы, являются мощным сплачивающим фактором и способствуют укреплению парохиального альтруизма

Об этом, в частности, свидетельствуют результаты четырех исследований, проведенных недавно среди представителей шести религиозных конфессий. Эти исследования показали, что люди, регулярно посещающие богослужения, в большей степени склонны к проявлениям религиозного фанатизма и ненависти к иноверцам, вплоть до одобрения террористов-самоубийц. Частота молитв, однако, не имеет такого эффекта.

Этот график показывает, во сколько раз чаще люди, которые регулярно посещают храмы или регулярно молятся, поддерживали парохиальный альтруизм по сравнению с людьми, которые посещают храмы или молятся НЕрегулярно. В этих исследованиях поддержка парохиального альтруизма определялась по ответам на два вопроса, у людей спрашивали: 1). Готовы ли вы умереть за свою веру? 2). Считаете ли вы, что во многих бедах этого мира виноваты иноверцы? Если человек отвечал положительно на оба вопроса, то считалось, что он поддерживает парохиальный альтруизм.

Дальше подсчитывали процент таких поддерживающих в группах людей, которые сказали про себя, что они регулярно посещают храм, и в группах, которые сказали, что нерегулярно посещали храм. И если в первой группе число поддерживающих парохиальный альтруизм было, скажем, в 2,2 раза больше, то вот на этом графике мы как раз и видим эту цифру, вот что она означает. А Pray это молитвы, тоже самое для молитв. Эти результаты подтверждают идею о том, что совместные религиозные действа — но не религиозные верования как таковые — являются мощным фактором укрепления «парохиального альтруизма», то есть преданности «своим» в сочетании с ненавистью к «чужакам».

Поскольку моё время почти истекло я сейчас коротенько ещё скажу пару слов про эволюционную эстетику, происхождение искусства. Достаточно сказать одну вещь, достаточно сказать про птичек шалашников, которые живут в Австралии и в Новой Гвинее. Эти замечательные птички живут таким образом. Самцы строят странные сооружения из веточек, из травы, которые ещё называют беседками или шалашами. Это какая-то художественная вариация на тему гнезда, но как гнездо это сооружение никогда не используется. В нём не высиживают яйца, не выращивают потомство, это чистое произведение искусства. Самец ВСЮ ЖИЗНЬ трудится над своим шалашом, собирает украшения...

Этих шалашников пара десятков видов, у них разные эстетические предпочтения. Вот этот вид, например, очень любит синий цвет, они собирают всё синее, будь-то пробки от бутылок, синие жуки или ягоды, раскладывают, украшают свой шалаш... Причём самцы конкурируют друг с другом, они воруют друг у друга украшения постоянно, соответственно охраняют, целые драмы разыгрываются. Зачем? Чтобы покорить самок.

Самки, когда приходит время, прилетают к этим шалашам, придирчиво их рассматривают, и если они удовлетворены красотой этого шалаша, а так же красотой самого самца, и тем, как он себя ведёт, он ещё должен из своей коллекции брать самые потрясающие предметы и показывать ей.. Если всё это произведёт достаточно сильное впечатление на самку, то она становится посредине этого дворца и самец с ней спаривается. После этого самка улетает, вьёт гнездо, откладывает яйца, выводит птенцов - всё одна.

Самец остаётся у своего творения, продолжает его украшать. Да, кстати, есть сообщения, что некоторые шалашники дошли даже до того, что они находят ягоды своего любимого цвета, давят их и какими-то палочками, какими-то травинками, как кисточкой раскрашивают части своего шалаша ягодным соком. Ну, если это не искусство, то что тогда искусство...

Неудивительно, что многие эксперты видят в поведении шалашников ключ к разгадке тайны художественного творчества. Вот что пишет эволюционный психолог Джеффри Миллер в очень известной книге “The mating mind”:

... Если бы мы сумели взять у самца атласного шалашника интервью для журнала «Артфорум», он мог бы сказать примерно следующее:

«Я нахожу совершенно необъяснимым это непреодолимое влечение к самовыражению, к игре с цветом и формой только ради них самих.

Я не помню, когда впервые ощутил в себе неудержимое желание создавать насыщенные цветовые поля в рамках монументального, но при этом минималистского антуража, но когда я отдаюсь этой страсти, я ясно ощущаю свою связь с чем-то, находящимся вне меня.

Когда я вижу красивую орхидею высоко на дереве, я чувствую, что просто обязан ее заполучить. Когда я вижу, что какая-нибудь ракушка в моем творении сдвинута с места, я должен положить ее обратно. Райские птицы могут отращивать красивые перья, но для этого не нужно обладать эстетическим чувством — только грубым инстинктом тела.

То, что самки иногда приближаются ко входу в мою галерею и восхищаются моей работой, — лишь счастливая случайность, и было бы оскорбительно думать, что я творю, чтобы размножаться.

Мы живем в постфрейдистскую, постмодернистскую эру, когда грубые сексуальные метанарративы уже неуместны для объяснения наших творческих импульсов»..

К счастью, шалашники не умеют говорить, и поэтому мы вправе объяснять их искусство половым отбором, не считаясь ни с какими возражениями с их стороны. С человеческими художниками всё несколько сложнее...

Ну, вот мы приближаемся к концу. Есть мнение, что подобно тому, как 20 век называют веком генетики, 21 век будет веком нейробиологии, веком исследования мозга. Нейробилоги, этологи, эволюционные психологи уже вплотную подбираются к глубинам человеческого разума, эмоций, морали, ко всему тому, что называют душой. И я думаю, что на этом пути нас ждёт ещё много интересных открытий, которые окажут существенное влияние на нашу картину мира.

И самая последняя ремарка, которую я хочу сделать. Многие думают, что вот такой биологический подход к человеку, к человеческой психике может повредить нашей нравственности, якобы, такие объяснения могут оправдать животные черты в нашем поведении, нашу грубость и жестокость. Так вот это, по-моему, полная ерунда, это ошибка. Такой биологический подход абсолютно ничего не оправдывает, он объясняет происхождение, откуда что взялось. Вот недавно разговаривали с одной писательницей, я привёл такую аналогию - это как этимологический словарь в лингвистике, в котором написано какое слово от какого произошло, история слов, откуда они взялись.

Это очень интересно, это может помочь в решении некоторых специальных задач, но это никоим образом не предполагает, не требует никаких оргвыводов, касающихся изменения нашей повседневной речи и т.д. Так же и эволюционный подход к человеку - он объясняет откуда что взялось, но никоим образом не отвечает на вопрос что хорошо, что плохо. На эти вопросы отвечает человеческая культура, это результат уже не биологической, а культурно-социальной эволюции, которая давно уже гораздо важнее для нас, чем эволюция биологическаая.

И чтобы проиллюстрировать эту мысль, я такой пример приведу. Вот вы знаете, генетики обнаружили у человека такой фрагмент ДНК (и это абсолютно серьёзная вещь!), наличие которого повышает вероятность того, что человек станет убийцей в несколько раз. То ли в 5, то ли в 10 раз. Это реальная статистика. Вот если у вас есть этот фрагмент ДНК, то вероятность того, что вы станете убийцей в десять раз больше. Вот что, как вы думаете, мы должны людям-носителям этого фрагмента ДНК какие-то поблажки давать в суде, как-то более снисходительно к ним относиться? Направлять их не в тюрьму, на лечение, профилактику или что? Тут разные могут быть высказаны мнения, но я хочу задать аудитории другой вопрос - вы догадались о каком фрагменте ДНК идёт речь, как он называется?

Тогда я скажу. Это Y-хромосома. Её наличие повышает вероятность того, что вы станете убийцей раз в десять. Я думаю, что этот пример хорошо всё иллюстрирует.

Всё, спасибо за внимание.

---

Источник изображений: evolbiol.ru
Источник видео: univertv.ru